Читать онлайн книгу "Вниз по матушке по Харони"

Вниз по матушке по Харони
Михаил Федорович Липскеров


Книга о плавании корвета «Вещий Олег» по реке Харони, текущей от Селезнёвских прудов до города Дальневостокска. Этот корвет зафрахтовал некий мужичок Калика Переплывный для поисков соли земли русской.

Читатель узнает о жизни и истории многих городов, сёл и деревень, до этого ему неизвестных. Среднего Новгорода, Прикаменска, Новопупинска, Утопическа, русско-китайского города Вань-Мань и прочих. Узнает историю культа Страстотерпицы Пелагеи Никитичны. Повстречается с Садко, Стенькой Разиным, Лелем-Лёли-Лелем, а также со Стариком, со Старухой и примкнувшей к ним Золотой Рыбкой. О народных промыслах: от липового лосьона до гвоздильного ремесла из ранее неизвестного материала. Ну, и много еще чего.

Команда состоит из шкипера Аглая Трофимыча Циперовича, Сидорова Козла и Нупидора. А также пассажиров Клопа, Калики Переплывного, Марусеньки с ея белыми ногами. Ну и автора, Липскерова Михаила Федоровича.

Да, и еще. Золотой пердонец!..

Ну, и узнаете, удалось ли героям найти соль земли русской.





Михаил Липскеров

Вниз по матушке по Харони



По стольному городу Москве, по улице Селезневская, название которой говорит о когдатошнем обитании в районе ее птицы-селезня, давшей начало роду уток-крякв в водных гладях Отечества, проходил некий ушлый старичок, коего именовали Калика Переплывный.

Он намеревался отправиться вглубь России по реке Харонь в поисках соли земли Русской, без которой русскому человеку жить невмоготу. В смысле поисков смысла жизни в высшем смысле этого выражения. В принципе, на хрена все это вообще, пацаны. Нас ни в коем разе не интересует что-то конкретное. Не-не-не… Только вообще! Что-то конкретное требует конкретного решения, а вообще – бесконечных размышлений. Ну, вы понимаете: звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас. Это наше исконное, хоть и немецкое. Но ведь недаром, дядя, город Кенигсберг переименовали в Калининград. А именем Кант стали называть красную хреновину вдоль генеральских порток. Ох недаром.

Итак, кто такой Калика Переплывный? Нашему былинно ориентированному читателю хорошо известен образ калики перехожего – пожилого мужичка, шляющегося из былины в былину, из сказки в сказку, из одного словесного распева в другой. Третий, четвертый – и так далее. И обо всем, что видел и слышал, он сообщал падкому на все экзистенциальное русскому земному человеку.

Но наш Калика, обладая всеми перечисленными достоинствами, был лишен одного качества – страсти к долгому пешему передвижению. Потому как страдал землебоязнью. Однако в отличие от водобоязни бешенством тем не менее обременен не был. Ну и хорошо. Как-нибудь позжее я расскажу вам о причинах столь орфанного заболевания.

Практически всю свою долгую жизнь он провел на водных артериях России-матушки в поисках вечных законов бытия. А почему он плавал? Да потому, что начал озабочиваться поисками, когда в России пеших дорог было мало, а плавательных много – а много в данном случае лучше, чем мало. К тому же он был на ноги слаб по причине облитерирующего атеросклероза. Так что в данный момент он с трудом шествовал из канала Москва – Волга к Селезневским прудам, где кой-какую силу уже набрала река Харонь.

И вот краткий очерк об этой реке, которой грозит стать главной героиней моего замечательного произведения.




Краткий очерк о реке Харонь


Через всю страну тянется река Харонь. Через всю Россию. Через всю ее неоглядную ширь. Славная своими головастиками, лазурными сточными водами, опарышами на рыболовецких крючках, некоторым количеством рыбы, стаями уток-крякв для стрельбы по ним прямой наводкой ружьями-тулками Ижевского завода имени Калашникова. Ну и различными судами военного, делового и гуляльного назначения.

Река Харонь – главная водная артерия, становой хребет русской идентичности, кладезь русского песенного рок-н-ролла, наше все после Пушкина и хлеба, который к этому еще и всему голова.

Река рек русских младенцем выкарабкивается из подземного коллектора реки Яуза, проходит по долинам, рощам через мордву, мари и чувашей. Затем пересекает Каменный хребет, деля его на карте на две части: верхнюю и нижнюю. Из которых, соответственно, вытекают две реки: Верхняя и Нижняя Кунгуски. А из-под всего Каменного хребта вытекает, соответственно, Кунгуска Подкаменная. А Харонь течет дальше, своим ходом вбирая в себя строительные отходы, промышленные, нефтяные, газовые – ну и человеческие, само собой. Но не без чистой водицы из Селезневского пруда и притоков через все Сибиря и Дальние Востоки втекает она в Хароньский залив. Затем Харонь плывет посередь пролива Лаперуза в Тихий (Великий) океан. И вбирая по пути реки и речушки России, становится все чище и чище.

Естественно, мой читатель вправе задать вопрос, для чего, с какого-такого детерминизма Калика шлепал по Селезневке. А с такого, что на Селезневке имели место Селезневские пруды, через кои протекала в практическом изначалье река Харонь. И вот там, у классического русского пивняка, базировался флагман московского речного флота корвет «Вещий Олег». Это был очень древний пивняк. От него, хлебнув «ерша» (смесь пивца с водчонкой), со времен Хлодквиста спокон веку уходили в буйные набеги на Папонтовку, Шлюберцы и дальше в тевтонские земли славные славянские славянцы. Чтобы разжиться меховой рухлядью, ковром персидским, златом-серебром да разного рода бабцом для утехи молодецкой, зрелой похоти и телесного сугрева. Командовал корветом старый прожженный пират Аглай Трофимович Циперович, славный тем, что на сем корвете то ли в VII, то ли в VIII веке утопил насмерть в Баб-эль-Мандебском проливе арабский атомный ледокол. И с тех пор льды в Баб-эль-Мандебском проливе сгинули насмерть. Потому как если нет ледокола, то откуда взяться льдам? Из виски со льдом? Так арабы виски – что со льдом, что без оного – не потребляли по причине ислама. Вот потому-то льда в Баб-эль-Мандебском проливе с тех пор не бывало. Насмерть.

На сей раз корвет намыливался в плавание к далеким берегам Тихого (он же Великий – в России все великое) океана, через всю Россию-матушку, Родину-мать, да и просто твою мать океана в поисках соли земли Русской. По берегам Селезневских прудов толпились провожающие смерды, бояре разного разбора и прочий офисный планктон в ожидании отвальной, коею по старинному обычаю проставлялся флагманский московского речного флота корвет «Вещий Олег».

Об этом событии Калика Переплывный, полный природных поэтических придурей, составил лирический заголовок «Отплытие».

Теперь настало время рассказать за экипаж корвета «Вещий Олег», ибо еще не настало время корветов, плавающих сами по себе, самостоятельно отдать неизвестно кому швартовы и поднять все паруса, одни названия которых перечислять замучаешься, а уж об поднять и слов нету. То есть слова есть кому сказать, а вот приспособить их к делу – и разговора нету. А раз разговора нету, то и делу взяться неоткуда.

Вот такая вот хлопотень.

(Не заморачивайтесь сутью написанного. Это не единственные строки, которые будут вам непонятны. Как, впрочем, и мне. Пишу, ибо гонят меня кони. Но, возможно, на одном из постоялых дворов моего бытия ко мне придет понимание написанного, и я об том вам поведаю. А теперь погнали.)

Старшим помощником шкипера Аглая Трофимыча Циперовича, по совместительству рулевым, был Сидоров Козел.




Как Сидоров Козел стал рулевым


Занимательна история попадания Сидорова Козла на корвет. И история его имени-прозвища Сидоров Козел. Когда-то будущий Сидоров Козел убил первого рулевого корвета, имя которого в истории не сохранилось. Дело было так: тогда будущий Сидоров Козел был рулевым ботика царя Петра Алексеича на Алексеевских прудах в Измайлово. И вот как-то, когда Петр Алексеич воевал шведа, наш герой забрел в кабак на Селезневских прудах, сильно выпил, и ему приглянулась одна девица, вся в шелках и туманах. И к ней кадрился какой-то малый. Тоже сильно пьяный. А девица говорила «нет-нет-нет». А тот стал ее хватать, а она – «нет-нет-нет». И, напротив, стала улыбаться нашему герою. А тот… И завязалась кровавая битва. И в кабацкой пьяной драке будущий Сидров Козел засадил сопернику под сердце финский нож. А тот оказался рулевым корвета «Вещий Олег». И тогда Аглай Трофимыч по библейскому принципу «око за око, рулевой за рулевого» и забрал Сидорова Козла рулевым на корвет. А перед отплытием в дальние страны Сидоров Козел женился на девице в шелках и туманах, которую звали Еленой.

И он много лет плавал на «Вещем Олеге» рулевым. И это дело знал досконально. Не было случая, чтобы корвет плыл в Индию, а приплыл бы в Америку. Не было такого. А так – где он только не плавал и не был. В Египте бананы ел, пил кофе на Мартинике, курил в Стамбуле злые табаки. Но в любом порту, в любой заморской гавани он по дому тосковал. По дому № 42 на Селезневской улице, где его из плавания ждала эта вот жена Елена. Но вот что было: она по старой привычке, дыша и туманами, ходила в кабак на Селезневской улице. Так очень часто бывает у жен моряков дальних и средних плаваний. Грек из Одессы, еврей из Варшавы, юный корнет, седой генерал и прочий разночинный люд… Об сих ее походах рулевому докладывали соседи, друзья, прочие доброжелатели – да и сама виновница в моменты глубокого раскаяния. Тем не менее наш герой не проявлял милосердия и драл ее как сидорову козу. Она плакала от боли, а он – оттого, что причинил ей боль. И соседи, друзья, прочие доброжелатели женского пола, качая головами, говорили по этому поводу: «Любит!».

И слова эти – «сидорова коза» – к ней прилипли и стали родным именем. И таким образом и его стали звать Сидоровым Козлом. И детей их тоже стали бы звать Сидоровыми Козлами. Но детей у них не было. Впрочем, возможно, у Сидорова Козла дети где-то и были, все-таки дальние и средние плавания, но мне об этом ничего доподлинно неизвестно.

И корвет «Вещий Олег» от берега отвалил, и вовсю наяривает по Харони в сторону востока, и уже миновал черкизовские, щелковские земли и вырвался на просторы Замкадья в районе впадения в нее мазутного притока, исходящего из холдинга «Бигшиномонтаж».

Ну а теперь, милостивые государи мои, настало время представить вашему вниманию еще одного члена экипажа славного корвета «Вещий Олег».

Этот второй был законченным пидарасом. И абсолютно не важно, что он ни разу в жизни не разговелся мальчиком. Кого это колышет. Каждый русский человек, глянув на него, без сомнения сплюнул бы в его сторону: «Ну, пидор!» И это имя для местного человечества приняло уже исключительно всеобщий характер. И ни в каких других человечествах больше не водилось.

– А какие бы вы, Михаил Федорович, – вопросил меня Аглай Трофимыч, – предложили мне свойства поведения и характера, характерные для пидора, не имеющего гомосексуальных наклонностей? И можно ли без особых последствий для истины назвать «пидором» русскую женщину гетеросексуальных взглядов на бытие?

И я вынужден был повторить ему выражение, которое любит употреблять русский человек, когда затрудняется с ответом или чтобы не ломать себе голову, и которое я уже приводил несколькими строками выше:

– Какие такие свойства? Пидор он и есть пидор. – И сплюнул за борт корвета «Вещий Олег».

Подробнее о нем речь пойдет несколько позже.



И служил Нупидор на корвете пидором. Потому как без пидора в любом расейском деле? Никак! И как без пидора русскому плавателю по великой реке Харони плыть тем более? На кого свалить все, что можно сваливать? К примеру, не поднимается парус, не заводится мотор, не отдаются швартовы, да и просто зла не хватает – и тут этот пидор роняет себе на ногу топор (и на хрена он выперся на палубу с топором, ровно дровосек какой?). Ну, и вы тут же радостно восклицаете:

– Ну, пидор!..

И тут же – парус в небеса, мотор в рев, швартовы в… ну, куда положено. И всем хорошо.

Так что хоть и деловой надобности в Нупидорах нет, но без них народ неполный.

И был еще один член экипажа. Не сильно член в человеческом понимании этого слова и не сильно человек в том же понимании. А так себе – клоп. Настоящий живой Клоп.

– А что поделывает Клоп на борту корвета «Вещий Олег»? – спросите вы.

– Живет, – отвечу я.

– Как живет? – спросите вы меня.

– А вот так и живет, – отвечу вам я. – В софе.

– В какой такой софе? – спросите вы меня.

– Значит, так, – начну я свое краткое повествование о жизнепребывании Клопа в софе на борту корвета «Вещий Олег»…




Повествование о Клопе


Эту самую софу Аглай Трофимыч доставил из рассказа М.М. Зощенко, после чего был немедля укушен Клопом, который обитал в этой софе со дня ее основания, считал ее фамильной ценностью и очень не любил посягнувших на его собственность. А так как говорить он не умел, чтобы эту самую свою нелюбовь определить голосом, то он, значит, сразу кусал посягателя куда-нибудь в расчете, что севший свалит с его родной софы на какую-нибудь другую софу. Этот Клоп, видимо, обладал не слишком высоким IQ и не предполагал, что российские софы без клопов не существуют. Потому что какая же это российская софа без клопов?! Отечественная софа не мыслит себе существования без кровного клопа, ибо это будет уже не отечественная софа, а какая-нибудь приблудная оттоманка, на которой можно лишь откинуться на спинку, но никак уж не спокойно сидеть. Не говоря уж о том, чтобы на ней ночь соспати или плотские утехи творити, потому что злобная натура Клопа гонит его вмешаться в эти процессы и сорвать сонный или любовный джек-пот своим гнусным участием.

Так что Клоп цапнул Аглая Трофимыча куда-то, после чего тот крикнул Сидорова и Нупидора, и те швырнули софу вместе с Клопом в набежавшую волну Селезневских прудов. И сказок о нем не расскажут, и песен о нем не споют. Лишь шаланды, полные кефали и, наоборот, пустые от ея, бросят на месте гибели усопшего (утопшего) Клопа венок выметенных с сайта «Стихи. ру» выкидышей сонетов. А авторы их будут сидеть на бережку Селезневских прудов, пить горькое пиво (пивняк вот он, под рукой), улыбаясь глубиной души, и петь не шибко красиво в нашей земной глуши. (Эту фразу я написал совместно с незабвенным Александром Вертинским, за что и говорю ему почтительное «простите».)

А Аглай Трофимыч заказал новую софу, в которой… что?.. правильно, оказался Клоп. То ли это был новый Клоп, то ли реинкарнировавший старый, но он тут же цапнул Аглая Трофимыча обратно в то же самое куда-то. Мебельные люди по рекламации тут же обратно заменили софу с Клопом на софу без Клопа. Нет нужды повествовать вам о том, что и в третьей софе обитал Клоп. Вполне себе натуральный Клоп. Но тихий, незлобивый. На мандолине любил играть. На сём и остановились.

И вот корвет «Вещий Олег» плывет себе из Селезневских прудов в реку Харонь. И, как было сказано выше, оказывается в Замкадье во владениях холдинга «Бигшиномонтаж». И пристает к причалу.

– А для какой надобности водоплавающему механизму нужен «Бигшиномонтаж»? – шепотом спросите вы меня.

А я и сам в недоумении на эту тему, поэтому транслирую ваш вопрос Нупидору. Который как раз в сей момент выперся на палубу с сачком для ловли бабочек. Нупидор вместе с сачком подпрыгнул ровно в «Blue canary», а когда опустился на палубу, то ответствовал:

– А это, красава, для забора автопокрышек по бортам корвета. Чтобы корвет своим стальным боком не разрушил причал. Или чтобы причал не развалил стальной бок корвета. А то на Руси не напасешься причалов. Поняли, красавы мои?.. – Взмахнул сачком и поймал бабочку-махаона, тщательно осмотрел ее, проговорил: – Мужчинка… – и выпустил его с ласковым «Шерше ля фам, красава мой…».

Махаон-мужчинка улетел шершеть ля фам, а корвет стальным боком шарахнул по причалу и развалил бы его к такой-то матери, если бы не прифигаченные к причалу шины.

И были отданы швартовы, и перекинут мостик на неразваленный причал, и Аглай Трофимыч сошел на берег, имея на плече Клопа, у которого в софе на «Бигшиномонтаже» имелась дама сердца. Потому как эта самая софа была в родственных связях с софой на «Вещем Олеге» и даже имела один с ней артикул.

Ну и, как вы сами понимаете, Калика Переплывный также сошел на берег, чтоб начать формальные и по существу вопроса поиски соли земли Русской.

Его приветствовал во всей своей красе Арам Ашотович – генеральный директор фирмы и, чтобы не было недомолвок, гражданин Российской Федерации со времен императора Павла. Так, во всяком случае, он утверждал, а опровергнуть эти данные было некому, так как кто ж его знает. Ну, и подтвердить тоже – так как кто ж его знает. Но было одно неопровержимое вещественное доказательство русскости Арама Ашотовича, категорически опровергающее его кавказскость, – безукоризненная выбритость щек и отсутствие шерсти на грудной клетке. А что ж это за кавказскость – без шерсти на грудной клетке? Вот я и говорю. Ну, и кавказского акцента у него не было никакого. Когда молчал. А когда говорил, то куда же денешься.

И, значит, Арам Ашотович крепко обнял Аглая Трофимыча, трижды расцеловал его по старинному русскому обычаю. Не макнул голову по его плечам, а расцеловал – так, как когда-то целовали на Руси, с ахом, свистом, сладким чмоком, так, что листва с окрестных дерев облетала насмерть. И определить по ней стороны света или сезон погоды было решительно невозможно.

А после поцелуйного обряда Аглай Трофимыч представил Араму Ашотовичу Калику Переплывного:

– Вот, Арам Ашотович, пытливый человек со мной плывет. Зафрахтовал посудину на бесплатной основе. На предмет обнаружения соли земли Русской. И имя его будет Калика Переплывный. И автомобильные покрышки нам нужны бессчетно, где-то штук пятьдесят, потому как причалов по пути нам долбать придется тоже бессчетно, где-то штук пятьдесят. Потому как велика земля русская, длинна река Харонь, городов и прочих поселений в ней не сосчитать, а в каком таится соль земли Русской (с чего начинается родина), нам неведомо, вот и покрышек тоже надобно много. Сколько есть.

Арам Ашотович почесал затылок, доказывая тем самым свою русскость, ибо только у русского человека источник знания обретается в затылке, и ответствовал:

– На данный момент, ара, с автопокрышками наблюдается плохо. Потому как резина на Нью-Йоркской бирже, ара, пошла вверх. В Гонконге фабрики футбольных мячей закрылись в минусе. РТС и ММВБ показывают разную направленность. А «Тойота» из-за забастовки добытчиков каучука стала выпускать трехколесные седаны… Так что, ара… – и Арам Ашотович многозначительно замолчал.

– Простите, Арам Ашотович, я, конечно, очень извиняюсь, но не хотите ли вы сказать, – осторожно начал Аглай Трофимыч, – что…

– Именно это, ара, я и хочу сказать.

– Что, только от «Приоры»?

– От нее, ара, от нее… – И швырнул армянскую буйну голову на грудь.

Вслед за ним швырнул на грудь буйну голову и Аглай Трофимыч. Но не так чтобы уж очень сильно швырнул, но эмоцию обозначил. А Калика Переплывный не швырнул, а, напротив, сильно озаботился швырянием армяно-еврейских голов.

– Милые, – начал Калика Переплывный, – а че не так? А че не эдак? А че тоска? А че печаль?

– А то, ара, что Аглаю Трофимычу нехорошо, чтобы, ара, «Вещий Олег», ара, мудохался о причалы реки Харонь, ара, покрышками от «Приоры»! Такой, ара, человек, такой, ара, корвет, такой, ара, «Олег», такой, ара, «Вещий», и такая, тьфу, ара, чтобы глаза мои, ара, не видели, чтобы уши мои, ара, не слышали, река Харонь, чтобы по ней, ара, покрышки от «Приоры» колотились. Ара, ара и еще сто раз ара…

И тут голос подал Нупидор:

– Арам Ашотович, и что, красава, нет вариантов?

Арам Ашотович подернул плечами, что означало «Ну конечно, ара, варианты кой-какие, ара, есть, потому что, ара, как не быть вариантов, ара, для таких, ара, людей, как Аглай Трофимыч, как этот, ара, древнерусский дедушка и, конечно же, многоуважаемый Клоп. Но…» И Арам Ашотович глянул на гостей таким простодушным взглядом, что гости поняли: «…дорого, ара».

Сошедшие на брег вещеолеговцы переглянулись. Типа, откуда у нас дорого, у нас и полдорого нету, так – четверть дорого где-то завалялась.

Но Арам Ашотович ни на полдорого, ни тем более на четвертьдорого ни в какую. Потому что дорого оно и есть дорого. Ара.

Ну, понятное дело, Клоп не при делах – какие в софе дорого, когда и полдорого нету. Даже и четвертьдорого нет смысла искать. Да и зачем в обыденной жизни деньги Клопу? Так, когда кто на софу приляжет на полежать – то тут Клопу и выпивка, и закуска.

Аглай Трофимыч в принципе не любил платить ни дорого, ни полдорого – так, четвертьдорого куда ни шло, а если дорого, то извини, ара, нет таких денег. И вообще, за фрахт с Калики Переплывного это самое дорого и надо взимать. И все странно посмотрели на Калику. Тот как-то засуетился вокруг себя по карманам. В армяке бостоновом нетути, в портах полосатых шевиотовых – ай-яй-ай, в шапке-треухе фетровом за ленточкой – одно а-ля-улю. И тут уж он странно глянул в заинтересованные глаза заинтересованных людей, включая Клопа, странным глазом. И всем, неизвестно по какой причине, стало стыдно. И все покраснели ровно предветренный закат. И все отвернулись от Калики Переплывного. А тот поднял вверх правую руку и пошебуршил ею по-над головой. И по-над головой что-то крякнуло-пукнуло-смачнуло. И свет из правой руки Калики Переплывного брызнул. И свет этот исходил от зажатой в правой руке Калики золотой монеты. А когда весь окружающий Калику людской мир, включая Клопа, повернул оправившиеся от стыда головы к Калике, то все мигом сообразили, что это не то что полдорого, не говоря уж о четвертьдорого, а самое что ни на есть дорого. Потому что речь шла о золотом пердонце, который… Впрочем, об этом чуть позже… И Калика отдал его Араму Ашотовичу.

И Арам Ашотович мигом дал присным своим шиномонтажным указание. И дал другим присным своим другое указание. И дал третьим присным своим третье указание. И по первому указанию одни присные порскнули в сторону на предмет покрышек качественных и достойных того, чтобы корвет «Вещий Олег» околачивал ими причалы по вдоль реки Харони от Москвы-матушки до конца Амура-батюшки.

Другие присные озаботились столом обеденным, где одной долмы было шесть сортов, а коньяк армянский «Арегак» был выписан из самой Армении, куда его спецрейсом доставляли с Болшевского винзавода.

И наконец, третьи присные для телесной услады пригнали на «Ламборджини», «Бугатти» и «Феррари» дам – младых, красивых, девственных… Ну, не совсем… Секонд-хенд, скажем…

И даже для Клопа даму приволокли чистых кровей, из князей Барятинских, которая многия десятилетия обитала в скелете ложа княгини Нинель Барятинской в краеведческом музее в ожидании реституции имения Ушлепино, состоявшего из шести кирпичей, этого самого скелета, ложа и рессоры от передней колесной пары фамильной кареты князей Барятинских, пожалованной им с плеча Его Императорского Величества Александра Павловича за заслуги, связанные с восшествием того на престол после гибели батюшки его императора Павла Петровича.

Но наши герои от дам отказались, а от обеда (одной долмы шесть видов) – ни в коем разе. Кроме Клопа, которому дама из князей Барятинских – одновременно и дама, и обед. А коньяк – чистой воды каннибализм.

И после второй чарки коньяка Калика Переплывный поведал высокому собранию историю золотого пердонца.




История золотого пердонца


– Так вот, дети мои, история золотого пердонца, коя совершилась со мною и им в стародавние имена, а когда конкретно, сказать не берусь, потому что в те времена конкретных времен не существовало. А были для простого люда свои имена-названия типа «о том годе, когда горох сам-двенадцать уродился, а Хая Тройная Задница – семь-сорок… Когда Еремеева кобыла от петуха понесла и ихний жеребенок потоптал всех кур… Когда Хмырь Мелкий в запой уходил, и когда Большой Кутас из запоя возвращался…» И разные там «надысь», «одначе», «некогда», «давеча», «когда рак на горе свистнул» и прочие «однова». В общем, календарей не было, да и арифметика только-только в рост пошла. Словом, история золотого пердонца случилась аккурат через зиму после беспардонной диареи в селе Морозилово. И был я о ту пору мальцом махоньким, даже ходить не умел, только ползал, и потому звали меня не Каликой Переплывным и даже не Каликой Перехожим, а Каликой Переползным. А орал я немыслимо – так, что коровы ацидофилином доились, морозиловская достопримечательность, а курочка Ряба заместо яичка золотого снесла омлет с помидорами и сырокопченым окороком.

И вот такая вот страшная жизнь из-за моего ора происходила аккурат через зиму после беспардонной диареи в селе Морозилово.

И ничего не помогало: ни укачивание, ни ага-агу на три голоса, ни кормление на три груди, а уж ремнем по жопе эффект давало обратный.

И продолжалась эта бодяга… так, горох, кобыла… Не помню. А точнее, хрен его знает.

И вот, значит, по этому случаю на деревенском сходе решено было послать ходоков к колдунье Стоеросовне, которая за небольшую мзду излечивала на деревне Морозилово болести малые и средние, а люду с болестями крупными давала декокт такой целебный, что все болести враз исчезали вместе со страдающим людом.

И вот, стало быть, эти ходоки приволокли эту самую колдунью Стоеросовну ко мне, чтоб, значит, этот ор немыслимый прекратить любыми доступными средствами. Вплоть до декокта такой целебности… В общем, давай, бабка, а уж за нами дело не станет.

Именно так и сказали ходоки Стоеросовне, а уж какое-такое дело за ними не станет, уточнять не похотели. Потому как в зависимости от результата. Мзда – она ведь штука такая: за разные болести разная, а уж за декокт неимоверной силы и мзда должна быть неимоверная.

И вот колдунья Стоеросовна принялась за дело. То есть за меня. Не было снадобья, которое она бы в меня не всаживала. И против сипа коллоидного, и против сипа глянцевого, против хрипа натужного и хрипа надсадного, против ора тягучего и против ора пиксельного. Ничего не помогало. И даже декокт целебный, которым в какие-то времена Стоеросовна успокоила некоего Аввакума на его смертном одре (если считать таковым горящий деревянный сруб), для меня был ни в шахну, ни в княжью дружину. Орал как и до декокта. И что было делать люду деревни Морозилово? Он решил этот декокт неимоверной силы против самой Стоеросовны обратить. Удалить ее на вечный покой как не оправдавшую доверия. Обратно и мзды не платить. Потому как за что?..

И всобачили в нее все ее микстуры, пилюли, включая декокт неимоверной силы. И что случилось от этого экспириенса? На колдунью Стоеросовну, наскрозь пропитавшуюся микстурами и пилюлями, включая декокт неимоверной силы, в смысле целебности, этот акт подействовал как-то сомнительно. Вместо последнего вскрика Стоеросовна разродилась странными воплями полупесеннного свойства, а именно:



Мы с миленком у метра
Целовались до утра,
Целовались бы еще,
Да болит влагалище.

Как-то утром на Камчатке
Я заклепки метила.
Кто-то в ж… засадил —
Я и не заметила.

(Цензура осуществлена Михаилом Федоровичем.)



Да и я не молчал. И два ора слились в один протяжный вой. И на самом кресчендо этого нашенского со Стоеросовной дуэта крайне удивленная им курочка Ряба от страха вмиг перестала нестись омлетами, оглушительно кудахтнула своей натруженной жопкой и натужилась. И все село затаило дыхание… Вот-вот золотое яичко… И мы со Стоеросовной тоже затаили! И курочка Ряба от нашего затаивания оглушительно пернула, и из ее телесного нутра вылетела золотая монета, на которой с одной стороны была двухголовая курица, а на другой – надпись «Один пердонец».

И тут такая картина стала наблюдаться. Тишина. Сплошная. Никто не орет, никто не кудахчет. Морозиловцы этим нежданным эффектом довольные и тихонечко шепчут «ура» и «да здравствует». Ну, а Стоеросовну на радостях прибили за введение в Морозилове нецензурщины. Обратно и насчет мзды. Курочку Рябу тоже прибили. Потому что золотые яйца – это куда ни шло, привыкши, а вот золотой пердонец – это, как я уже вам говорил, ни в шахну ни в княжью дружину.

А меня на сходе порешили из села изгнать, а то как бы опять орать не начал. И изгнали, и золотой пердонец выдали. Чтобы на жисть было и чтобы люд деревенский на воровство-кражу не смущал. И по заимствованному у древних обычаю посадили в корзину и пустили по местной безымянной реке куда-нибудь. Вот так я стал Каликой Переплывным и заимел золотой пердонец…



И тут один из первых присных, посланных Арамом Ашотовичем за респектабельными покрышками на предмет мудоханья ими о причалы водной России, сообщил ему, что шины доставлены и в лучшем виде присобачены к корвету «Вещий Олег».

И все вышли на берег Харони и, глянув на реку, узрели на бортах корвета покрышки от колес «Ламборджини», «Бугатти» и «Феррари» мэра, прокурора и местной золотой молодежи в лице сына директора рынка Аскера Мамедова Хачика Мамедова (ишь разъездился, ара!). А на колесах ихних «Ламборджини», «Бугатти» и «Феррари» не то чтобы красовались, но стояли покрышки от колес «Лады Приоры».

И когда все, кому нужно, погрузились на корвет, Нупидор отдал концы, в смысле швартовы, Арам Ашотович закричал:

– Слушай, ара, ты конец истории о золотом пердонце не рассказал!..

– А-а-а, – как-то мутно проговорил Калика Переплывный, глядя в набегающую волну. – А конец, мил человек, истории таков. Всякий раз золотой пердонец возвертывается к своему хозяину…

И довольно нагло показал его владельцу «Бигшиномонтажа» Араму Ашотовичу.

И Калика Переплывный замолчал.

И все замолчали. И только Клоп молча спросил:

– Так почему он все время к тебе возвращается?

Калика Переплывный поднял на Клопа глаза и ответствовал многозначительно:

– А этого знать никому не дано.



И вот они поплыли по реке Харонь вниз по ее течению, поперек государства Российского в поисках его соли. Потому как стихотворное объяснение одного советского стихотворца «всем известно, что земля начинается с Кремля» среди обитателей корвета «Вещий Олег» не катило. Понятие это было для них чисто политическое, а в смысле физической географии не существовало вовсе: тот локоть, который вроде как вот он, а хрен укусишь.

И вот плывут они по реке Харони, с неба их солнышко своими лучами туда-сюда, разные птички разные фольклорные песни поют, а прибрежные травы ветерок мягонький теребит. Одним словом, лепота, мать ее…

И не ведают путешественники, что впереди их беда поджидает. А беда состояла вот в чем.

Велика река Харонь, текучи ее воды, неоглядны ее берега, и людишко по берегам ее неоглядным разномастный жизнь разномастную проживает. Но весь людишко нас на данный момент не шибко, а точнее, вовсе не колышет – а лишь часть его. И часть его связана с шиномонтажным промыслом. Коим на всем протяжении с перерывами реки Харони владеют родичи Арама Ашотовича. С дочерними фирмами ТО, АЗС и ЦСКА. И уже ко всем родичам от Арама Ашотовича полетела депеша с грозным «Корвет, ара, “Вещий”, ара, “Олег”, ара, мамы рот, ара, и где же ты, моя Татевик».

И плыть до первого вражеского бастиона осталось совсем даже и говорить нечего. До городка районного значения Кошкарева, расположившегося при впадении в реку Харонь речушки районного значения Туча.

Конечно, можно было бы проигнорировать, манкировать, бросить через канифас как городишко районного значения Кошкарев, так и речушку того же значения Тучу – ну а вдруг именно в нем и на ней гнездится соль земли Русской? Так что просквозить мимо них по реке Харонь напрямую не представляется мне правильным. А уж Калике Переплывному и подавно. Конечно, есть у меня некая опаска, что а вдруг именно тут все и обретется к удовлетворению Калики Переплывного и плаванию придет конец.

И вот когда поисковый корвет оказался ввиду этого самого городишки Кошкарев у входа в Харонь речушки-речушечки по имени Туча, то на ея правом берегу, на том самом правом бережочке сидела красна девица Марусенька и мыла белыя ноги. И свет от этих белых ног был немыслимой яркости. Такой яркости, что все население «Вещего Олега» зажмурилось до китайского состояния. И вместе с корветом врезалось в правый бережочек речушки районного значения Тучи. Аккурат возле правой из двух белых ног красной девицы. И от такого столкновения народишко с корвета посыпался на правый бережочек речушки Туча аккурат возле правой ноги красной девицы Марусеньки. Что, на мой взгляд, является явной несправедливостью к левой ноге. Которая ничуть не темнее правой ноги красной девицы Марусеньки. И от этой несправедливости левая нога шарахнулась еще левее, а правая осталась в том же правом состоянии… Ой да зазнобила ты мою головушку, ой да в сто сорок солнц закат пылал, и ой да что так сердце растревожилось.

И даже шкипер Аглай Трофимыч как-то сильно эмоционально призадумался. Хотя по возрастному состоянию Аглая в наше время это не шибко принято. Возможно, все дело в наследственности. Один из предков шкипера познал свою жену в 100 лет, в то время как ей уже стукнуло 90. Ну, и Исаак, Иаков… Ну, и так далее.

Меж тем как около ног красной девицы и располагался филиал «Бигшиномонтажа». И это самое заведение малого и среднего бизнеса со свойственной народу армянской национальности хитрованистостью поймало корвет «Вещий Олег» на живца в лице белых ног красной девицы Марусеньки. Кои в качестве малого бизнеса при шиномонтаже использовались в смысле рекламной заманухи для проплывающего по реке Харони человеческого фактора.

И, милостивые государи мои, весь экипаж был повязан на корню. Кроме Клопа. Потому что не родились еще на Руси веревки-канаты, кандалы-железа и прочие тенета, чтобы повязать русского клопа. А все остальные были скручены-связаны-закованы и брошены в казематы «Бигшиномонтажа» для последующих пыток и казней.

И вот в казематы пришел вечор («ты помнишь, вьюга злилась»), за вечором опустилась ночка темная. И под покровом ночи вся людская составляющая корвета – Аглай Трофимыч Циперович, Калика Переплывный, Сидоров Козел, Нупидор – ждет утра, чтобы быть казненной за кидалово с золотым пердонцем головной фирмы «Бигшиномонтажа».

И там, в казематах, Калика Переплывный поведал своим спутникам историю города Кошкарева.




История города Кошкарева


В стародавние начальные времена Кошкарев был славен своими пыточными ремеслами. Из него пошли поколения мастеров пыточного дела, к коим приезжали на выучку палачи из окрестных славянских местов, где пыточный промысел было поставлен примитивно, старыми дедовскими методами: дыба да ноздри рвать. Так что подпыточный человек к дыбе и рванью ноздрей за время допросов попривыкал и получить от него объективку было никак невозможно. А других пыток в тех местах не знали. Да поначалу и знать не хотели. Мол, если бедолага после выворота рук на дыбе и выдирания ноздрей на ноздредирке не признавался, то его считали невиновным. Что, конечно же, было сущей ересью. «Потому что нет невиновных – есть недопытанные» (Елисей Кровавич, монография «Пытка всему голова», стр. 7). Таким образом ушли от заслуженного наказания Иван Петров, сын Никитов, обвиняемый в казнокрадстве, хотя никакой казны в Кошкареве отродясь не было (какая казна, если денег еще не измыслили?!), Петр Иванов, сын Микитов, обвиняемый в конокрадстве жеребца Варфоломея, в то время как помянутый жеребец Варфоломей был кобылой Глафирой, которую никто не воровал, Микита Петров, сын Иванов, обвиняемый в лишении насильственным путем девичьей чести некоей Алевтины, хотя у этой самой девицы Алевтины было три сына, и все от Микиты Петрова, сына Иванова, с которым семь лет как узы брака! И многие, многие другие остались безнаказанными.

И так бы правосудие в Кошкареве в конце концов вышло из-под контроля, если бы местный палач Елисей Кровавич однажды поутру, намылившись на службу, не надел на ноги свежекупленный кирзовый сапог числом два. И оказалось, что этот свежекупленный кирзовый сапог числом два ему тесен. И тогда Елисей Кровавич, вспомнив церковно-приходской курс физики, в частности, что тела при нагревании расширяются, пристроил свежекупленные кирзовые сапоги над пламенем в печном очаге. Включая и содержащиеся в сапогах ноги. И эти ноги в сапогах расширились вместе с сапогами. И даже ширше. «Эврика!» («Вот оно, курва!») – воскликнул от боли Елисей Кровавич, и уже днем Петр Микитов, сын Иванов, раскололся в призывах к насильственному свержению конституционного строя в Кастилии и Арагоне, хотя никто в Кошкареве и окрест его слыхом не слыхивал ни про Кастилию, ни про Арагон, не говоря уж за конституционный строй. И оттого эту пытку в Кошкареве стали называть «испанским сапогом».

А потом Елисей Кровавич все изобретал и изобретал пытки, и пробовал их на людях, и опубликовал их в своей классической монографии «Пытка всему голова», которую потом сплагиатили монахи-доминиканцы Инстисторис и Шпренгер и назвали ее «Молот ведьм». (Это не в последний раз зарубежцы крадут у нас наши изобретения. Эдисон свистнул у Попова радио, Стефенсон – паровоз у Ползунова. А Ломоносова ободрали сразу двое: Бойль и Мариотт.)

Вот такая вот была история Средних веков у города Кошкарева, рассказанная в казематах города Кошкарева. Кем? Правильно, судари мои, – Каликой Переплывным накануне лютой казни, которую намеревались учинить над ним и экипажем корвета «Вещий Олег» лютые армяне лютого дочернего предприятия холдинга «Бигшиномонтаж».

Так вот, солнце взошло над рекой Харонь в районе города Кошкарева. Наши герои сидят, скованные оковами, аккурат в слиянии глобальной реки Харонь и речушки районного значения Туча. И оковы являются единственными одеждами на телах осужденных к лютой казни. А измыслил эту казнь потомок Елисея Кровавича в шестнадцатом колене, тринадцатом бедре и седьмой пятке Мукосей Кровавич. И эту казнь кошкаревцы считали традиционной ценностью города Кошкарева и берегли ее как зеницу ока для крайних случаев – для особо тяжких преступлений. А мелочь всякую типа убийств, насилий искореняли старыми дедовскими методами: повешением за тестикулы, стрельбой из лука в затылочную часть головы, отделением головы от тела при помощи пилы-болгарки.

И вот в данном случае наступил случай особо тяжкого преступления. Суть которого я вам уже изложил. Так что Мукосей Кровавич решил провести премьеру этой новой измысленной им пытки, которая прославит его имя в веках и назовет его всяк сущий на земле язык, на наших героях.

И называлась эта пытка «Марусенька». По имени… Правильно, по имени той самой Марусеньки, которая мыла белые ноги в реке Харонь при впадении в нее Тучи, речушки районного значения.

И вот наших героев поместили на их собственный корвет «Вещий Олег» в связанном состоянии, аккурат напротив места постоянной дислокации мытья Марусенькой белых ног. То есть белые ноги Марусеньки имели двойное назначение: и как живец, и как орудие пытки. Ну, использование их в качестве живца мы с вами уже проходили, а вот в виде орудия пытки… Короче, Калика Переплывный, Аглай Трофимыч, Сидоров Козел и Нупидор в привязанном состоянии были расположены напротив слияний двух рек. И в этом самом слиянии была водружена Марусенька с ея пресловутыми белыми ноженьками. Правая – в Харони, левая – в Туче, речушке районного значения. А за Марусенькой собрался весь город Кошкарев, чтобы полюбоваться на новую пытку, придуманную в качестве отмщения за акт мошенничества с золотым пердонцем. А Мукосей Кровавич, естественно, был в самом первом ряду – как воплотитель воли народной по департаменту пыток и казней.

И вот он звонит в колокол, который еще в старые времена умыкнули с места крушения церкви Св. страстотерпицы Пелагеи Никитишны Петром Первым на предмет перековки сего орала на мечи – в смысле пушек для осады города Нарвы. Но пока крушили церковь Св. страстотерпицы Пелагеи Никитишны, город Нарву взяли, и колокол был оставлен в Кошкареве для исполнения сигнальной херни разнообразного назначения. И звона каждые четверть часа, черт знает для чего. Потому что если есть живой колокол, значит, нужно в него звонить. А вот тут вот он и пригодился. И по звону колокола грянула песня «We are the champions» в исполнении хора местных железнодорожников. (Хор железнодорожников – это такой местный раритет, так как железной дороги в Кошкареве отродясь не бывало. Но может быть, в нем, в хоре, воплотилась вековая мечта кошкаревцев о собственном железнодорожном вокзале.)

И по этому сигналу колокола и с первыми тактами песни Марусенька начинала красиво мыть ноги в слиянии двух рек. А для этой затеи она сперва-сначала сдернула правый чулочек с правой, соответственно, ноженьки. Очень неторопливо сдернула… Медляк… А потом подняла освобожденную ноженьку и белыми рученьками начала ее, белую, поглаживать. От белой пяточки до и выше. А потом пустила на волю левую ноженьку, тоже белую… А потом опустила эти белые ноженьки в воды Харони и Тучи и стала их, как я уже говорил, красиво мыть.

И наши странники стали страдать.

Калика Переплывный стал страдать.

Аглай Трофимыч стал страдать.

Сидоров Козел стал страдать.

И Нупидор тоже стал страдать. Он же тоже человек, в конце концов!

Только Клоп не страдал.



…Треск тестикул стал заглушать пение птиц, гудки отдаленных пароходов, звон колоколов церкви Св. страстотерпицы Пелагеи Никитишны. И все четверо стали рваться к берегу, чтобы…

Только Клоп не страдал. И не рвался.

И все страдали крайне наглядно. Так что люд кошкаревский пришел в состояние крайнего изумления. Потому как Марусенька мыла белые ножки спиной к этому самому кошкаревскому люду, а посему тот и не мог видеть, зачем это и почему, и ему, мол, тоже хоцца. Глянуть. И они стали криком кричать и воплем вопить. Чтобы и им. Но, судари мои, Марусенька не изба на курьих ножках, чтобы к нам передом, а к ним задом. Хотя и зад у Марусеньки также был весьма пикантен и заманчив.

И тут среди кошкаревцев нашелся один бунтарь, который доподлинно знал суть ужасающей пытки Мукосея Кровавича, а именно: вид Марусенькиных ног анфас и влияние этого самого анфаса на анфасы человеческих мужчин. Это был местный пастух Лель-Лели-Лель, который ранними росными утрами выгонял вверенную ему говядину на заливной луг реки Харонь и близко соприкасался с Марусенькиным анфасом, выходящим из пены речной. И самостоятельно давал при соприкосновениях выход страстям человеческим. И вот этот бунтарь с фаллическим символом наперевес выделился из толпы и бросился на… Но Марусенька, девушка относительно скромная, ему скромно наотрез отказала. (Лелю и в «Снегурочке» тоже не обломилось.) И тут Марусенька повернулась к народишку, в результате чего тот пришел в состояние крайнего возбуждения. И стал его публично утишать. Разными способами. А эти герои моего романа стоят себе привязанные – и ну никак! И от этого им совсем невмоготу. Потому как ихнее крайнее возбуждение утишить не можно ни в коем разе и они вот-вот сгибнут в своих оковах от своей всемирной неудовлетворенности. И цель Мукосея Кровавича будет достигнута. О чем он краем разума догадался. Так как остальной разум и тело Кровавича плотно общались с супружницей своей Кровавишной.

И тут!!! Я недаром несколько выше в нашем повествовании ненавязчиво намекнул, что Клоп, в отличие от остальных рекоплавателей, прикован не был и не страдал в половом смысле. Он во время всех перипетий вспомнил мезозойскую культуру, предков своих, клопозавров, кои в те былинные времена сосали кровь у диплодоков и зубы имели безразмерные. И вот, напрягши свою генетическую память, Клоп тихо-тихо, когда наши герои уже были готовы откинуть копыта от любовной тоски, перегрыз их оковы и тенета!

Ой, пацаны, что было!..

Короче говоря, пока кошкаревцы утоляли грусть-тоску-печаль, Нупидор Марусеньку и похитил. И ее взяли в дальнейшее плавание по реке Харонь. Имея в виду возможность нахождения в слиянии двух ее ног малой толики соли земли Русской. Хотя поначалу Сидоров Козел был против:

– Как же так, граждане, женщина на корабле – это как-то… Люди говорят, примета плохая. Как бы чего не вышло.

И тут Нупидор дал Сидорову Козлу словесный отлуп:

– А есть ли, красава Сидоров Козел, этому языческому явлению документальное подтверждение?

Сидоров Козел затруднился с ответом. Типа «а действительно?».

Так что вопрос с Марусенькой в качестве члена экипажа был решен.

За время внедрения в ваши мозги описания преимуществ пыткоказни «Марусенька» перед иными пытками и казнями, а именно: плавного перехода пытки в казнь, я как-то опустил из внимания судьбу дочки холдинга «Бигшиномонтаж» и ее армянских олигархов. Так вот все они были замучены пыткой Мукосея Кровавича.

И вот корвет отплыл от мертвого города Кошкарева дальше, вглубь, вдоль матушки Харони.

И вот путешественники сидят на палубе, чтобы харчеваться пищей, которую Нупидор умыкнул из кухни филиала холдинга «Бигшиномонтаж». Еда была хорошая, и было ее много – мяса, овоща разного, сырого, тушеного, жареного, риса, лапши, чечевицы. И конечно же, долмы шесть видов.

И вот они, поемши, отдыхают после еды. Потому как в мясе, овоще разном, сыром, тушеном, жареном, рисе, лапше, чечевице, яйцах всмятку (крутые вредно) и жареных и в долме шести видов перца было немерено. А почему немерено – а потому что мерить нечем. И это дело в поваренных и кулинарных книгах обозначено «по вкусу». А вкусы у разных народов разные, а если бы эти самые вкусы были одинаковы, то и народ был бы единым. А их вон сколько… Цельная ООН. И не каждый народ толерантен к перцу, скажем, в рисе или лапше, овощах разных. А вот как эти армянские люди ухитряются запихнуть перец в яйца всмятку (крутые вредно), для меня тайна великая. Разве что армянские люди этим перцем кормят кур, а уж куры этот перец внутри себя перегоняют в яйца – и мы имеем наперченное яйцо всмятку к столу.

Меж тем корвет «Вещий Олег» плывет себе по реке Харонь, потому как по течению. Без вмешательства живой человеческой силы. Да и вообще без человеческой силы. А почему, расскажу позже. А наши себе гоняют чаи. Очень характерный русский глагол «гонять». Я никогда об этой странности не задумывался, хотя задумчивость – одна из важных составляющих моего организма. И не только моего. А и всего русского народа. Но это не я сказал. И я вспомнил и рассказал об «гонять»…




Странности глагола «гонять»


– О великий могучий русский язык! Столько в нем несуразностей, нелепостей, очаровательностей, что иной иностранный человек, изучавший русский язык у себя в иностранщине, очутившись в гуще народной речи, тяжко задумывается, так же тяжко вздыхает, тяжко переживает по поводу выброшенных на иностранный (русский) язык иностранных денег. Вот что иностранец быстро схватывает – так это русский мат. Так ему кажется. На самом деле полностью с русским матом ни умом, ни чувством не совладать. Он широк, обилен и многообразен, как вся наша необъятная Родина. Вот вы, Аглай Трофимыч, как с командой своей общение имеете, на каком таком русском языке? Правильно киваете. А иностранцу этим не овладеть. Это у нас в кровях, с этим надо родиться. И может быть, в нашем мате и есть частица соли земли Русской… И…

– Подождите, уважаемый Михаил Федорович, – встрял в повествование Аглай Трофимыч, – вы начали говорить о многообразии художественного образа глагола «гонять». А насчет мата я, как родившийся в истоках России или еще раньше и не в России, могу еще ого-го и ух ты… С детских лет. Извините…

А я, выпутавшись из нецензурных размышлений, нецензурно вздохнул и вернулся к объемности глагола «гонять».

– А корень этого глагола заключается в слове «гон». И вот вам пример. Как-то в парке при психиатрической больнице номер один имени Алексеева (девичья фамилия – Кащенко) сидел я, болезный, в летнем вечеру в предвидении ночи, в которую на меня снизойдет некое подобие отдохновения. Я только-только вернулся из путешествия по собственному подсознанию и пытался ВЫГНАТЬ из себя ужасы общения с розовыми слонами и непонятным существом, напоминающим вспотевшую снежную бабу. И я этого женского снеговика ГНАЛ из своей души прочь, дабы и на него снизошел покой, а слоны вместо розового приобрели бы свой естественный оранжевый цвет и спокойненько свалили в такую же оранжевую ночь.

И тут сверху из серебряного, тканного черными звездами вечернего неба спустился некий человек, дышащий ровно ЗАГНАННЫЙ паровоз, оглядывающийся вокруг, ровно за ним ГОНИТСЯ стадо речных раков.

– Об чем страдаешь, человече, что тебя ГОНИТ? – неожиданно взял я на себя роль внештатного психотерапевта.

Паровоз задышал ровнее. Из его трубы вылетело несколько невнятных существ и с нервно-сердитыми бормотаниями «Пошто ГОНИШЬ?» улетели прочь. Человече вздохнул, ровно Джанго Освобожденный.

– Уух, – сообщил человече, – а бесов ГОНЮ: как весна – так бесы. Лет по шестнадцати – с буферами с футбольный мяч, – сдергивают с меня штаны и начинают мои шары ГОНЯТЬ, а как им наскучит шары ГОНЯТЬ, – сообщил, – они вовсю по очереди моего лысого ГОНЯЮТ. ГОНЯЮТ и ГОНЯЮТ, ГОНЯЮТ и ГОНЯЮТ…

И стал округ ширинки руками размахивать, ОТГОНЯЯ бесов. Больной, одним словом, потому что никаких тебе шестнадцати лет, никаких тебе буферов, а так себе, стайка прогуливающихся психически ослабевших старух. Ну больной! Что с него взять… Но ГОН, конечно, ощущается явственный. Типичная ЗАГНАННАЯ лошадь. Хоть пристреливай.

– Ладно, мужик, кончай балду ГНАТЬ, бесов этих ты придумал. Возьми колесико, болезный, ОТГОНИ тоску-печаль, – и протянул ЗАГНАННОМУ иллюзиями больному таблеточку заветную, от вечернего приема утаенную. Принял болезный ее, а я ОТОГНАЛ старух в неведомую даль и НАГНАЛ на человече мягкий сон. ИЗГНАВ предварительно дьявола. А затем глотнул другое заветное колесико, подхватил под руку бесовку из медсестер и ПОГНАЛ с ней на тройке с бубенцами…

И я замолк. Чрезвычайно многозначительно замолк. И посмотрел на Марусеньку, на изножье ее заветное, а потом ОТОГНАЛ взгляд и сказал:

– А у места сего Марусенькиного значениев немерено. А за синонимы я уж и не говорю. Другим языкам и не снилось. Вот почему поэзию русскую на другие языки перевести немыслимо.



И вот, значит, плывет корвет себе дальше по великой реке Харонь. На восход солнца. Разнообразная природа им навстречу наезжает с обоих берегов, и всякий населенный пункт остается позади по обоим берегам и убегает в сторону захода солнца. А по самой реке различный речной флот в обе стороны Харони по своим делам мельтешит. И красивым пароходным гудком наш корвет приветствует. Счастливого пути желает. Ну, и корвет ему соответствует. Тож гудит. Разнообразную мелодию. А мелодией этой управляет Нупидор, человек тонкой музыкальной консистенции. Это у него работа такая и параллельно хобби. Гудеть – и никаких гвоздей. Я вам рассказал немного слов за экипаж корвета «Вещий Олег», за исключением капитана, он же шкипер, Аглая Трофимыча Циперовича, его старшего помощника Сидорова Козла и Нупидора и на всякий случай. А об других членах – ни слова, ни словечка. А чего попусту слова-словечки тратить? Потому как больше, собственно говоря, и не было. А почему? – спросите вы. А потому, отвечу я вам, что корвет был автоматический. А дальше вам Аглай Трофимыч поведает. Он это дело с самого начала начал. Ему и рассказ вести.




История сотворения корвета «Вещий Олег», рассказанная его капитаном (шкипером, пиратом) Аглаем Трофимычем Циперовичем


– И что я могу вам сказать? Князь Олег, бывая в Диком поле по служебным делам, а именно: око за око, зуб за зуб неразумным хазарам, что не соответствует правде-матке, ибо где вы видели неразумных хазар?.. – обратился он к народонаселению корвета.

Народонаселение, задумавшись на краткий миг между прошлым и будущим, ушло в глухую отрицаловку. Ясен пень, не видело, ибо вообще никаких хазар не видело. А как их увидишь, ежели хазар этот князь Олег наглухо истребил. По причине око за око, зуб за зуб. За полторы тыщи лет до настоящих событий и рождений героев.

– И так вот, – продолжил Аглай, – судя по вашему болтанию головой справа налево и слева направо, а не сверху вниз, вы неразумных хазар не видели. Отсюда можем сделать вывод, что хазары были исключительно разумны. И Олег, ничего не могу сказать за антихазаретизм, такого слова в те далекие летописные времена не было, уничтожил их разумную цивилизацию. А то набегают и набегают, набегают и набегают. Разумные-то разумные, а набеги уж очень буйные. Вот Олег их и поуничтожал. И оставил лишь одного. И как вы думаете, кого? И как вы думаете, зачем? – Аглай Трофимыч хитро глянул на общество из-за роскошного носа…

(Ах, эти хазарские носы!.. Ни словом сказать, ни пером описать… Взгорбки и провалы, долины и горы, огненные прыщи тут и там сверкают, темные угри недобро поглядывают, а в ноздрях – рощи дремучие. То рыжие, то шатеновые, то брюнетистые. В зависимости от окраса всего телесного тела. Красиво, черт меня побери!)

…А потом Аглай Трофимыч так чихнул во все неровности носовой почвы, что «Вещий Олег» рванул то ли от испуга, то ли от порыва носового ветра…

– Так вот, вещий Олег из всего хазарского рода оставил меня – а зачем?.. – и Аглай Трофимыч повторно хитро глянул на общество из-за роскошного носа… и опять замолчал.

И все молчали.

– Ну, я вам спрашиваю?

Лишь Нупидор, глядя в прекрасную даль, проговорил с некоей долей печали:

– Я так думаю, красава, как тогда человечеству прожить без хазарских погромов?..

– Умница! – воскликнул Аглай Трофимыч. – Хотя на хазарина не тянешь. – И продолжил: – Долго ли, коротко Олег надумал организовать круиз до Царьграда. И что вы себе думаете – зачем? – И, окинув пытливым взором общество и обнаружив, что общество на эту тему не заморачивалось, объяснил: – А для того, чтобы прибить к его воротам щит! А зачем, я вам спрашиваю?.. А затем… откуда мне знать…

И общество это объяснение удовлетворило.

– И вот для этого дела нужен был корабль, чтобы и по реке, и по морю. И наладил князь меня в Ангелогородскую верфь – учудить там такую плавательную хитрь, чтобы люд цареградский сам ворота под щит подставил. Ну как это можно придумать?.. – спросил – и сам ответил: – И это вторая причина, по которой князь Олег, чтобы его на том свете хорошо встретили по языческому и по хазарскому закону, оставил меня на развод. Потому что нет другой такой штуки, как умная хазарская голова. Только другая хазарская голова. Или ангелогородская русская голова. И я прибыл в город Ангелогородск.

И вот эти две умные головы (хазарская и ангелогородская русская), испившие по чарке зелена вина, осенило, что было бы неплохо испить еще по чарке зелена вина. И так далее, и тому подобное. Потом что-то учудили – и заснули. А когда поутру они проснулись от какого-то стука-перестука, то, выпив еще по чарке зелена вина, увидели, вы не поверите, корвет с надписью «Вещий Олег». И этот корвет медленно полз по земле в сторону реки, чтобы, значит, что?! А чтобы, значит, из варяг в греки, сарынь на кичку, щит на ворота и прочие, чтоб я так жил!

И местный ангелогородский народишко нам сообщил, что, значит, это сделали две наши головы. Умная хазарская и умная ангелогородская русская. И я вам скажу: нет такой блохи на земле, которую не смогли бы подковать хазарская и русская головы. И если русская голова, не мне вам говорить, может подковать блоху, то хазарская голова придумает, как ей плавать! Ну, и без чарки зелена вина в этом деле не обойтись!

И Аглай Трофимыч умолк. Глаза его прикрылись, нос издал подготовительный всхрап, голова медленно застремилась к груди. Люди молчали. Стояла тишина. Лишь за бортом шелестела потрясенная речная волна.

– А как же, Аглай Трофимыч, – очнулся Калика, – этот корвет двигается?

Аглай оторвал голову от груди, отодвинул нос ото рта и сказал:

– И что здесь такого? Обыкновенный вечный двигатель. – И заснул.



А за окном стояла (лежала?) среднерусская ночь с ее странными всхлипами, всплесками русалочьих хвостов, всхрапами дремавших юных ветров. Обитатели корвета ушли в сон, отдав себя на волю течению реки Харонь и вечного двигателя. Ох уж эта русская беспечность! Уйти в сладкий сон, не думая ни о чем, как будто на земле сам собой состоялся мир и благорастворение в небесах. И не спал один лишь Клоп. Он пребывал в своей софе ни в одном глазу и подумывал об кого-нибудь куснуть, кровушки попить, благо на корвете этой кровушки было в избытке: густой и темной, как старые меды Олеговых времен, – Аглая Трофимыча, истоптанной (исплаванной) жилистой – Калики Переплывного, ревнивой – Сидорова Козла, странной – Нупидора и исполненной женской совершенности крови Марусеньки. И выбор у Клопа был громадный. Но как это часто случается, излишне богатый выбор как раз и не позволяет русскому клопу этот выбор сделать. Идут душевные метания, потрясения, тоже душевные, взвешивания «за» и «против» и в конечном итоге – гибель от обескровливания. Типичный случай буриданова Клопа. Иль случай с одной моей знакомой клопихой Феклой Тихоновной, которая… Которая так и умерла от голодной смерти.

Вот так и наш Клоп вел себя – на разрыв. То туда полз, то сюда, желая враз отведать вышеперечисленных кровей. И честно говоря, я бы на его месте тоже менжевался с выбором. Ибо каждому человеку завсегда желательно и рыбку съесть, и на хрен сесть. А Клоп тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. И пока он метался таким образом от рыбки к хрену, от виртуального капилляра до другого, на водную гладь реки Харонь пал рассвет, заставший Клопа несолоно хлебавши (вкус такой у крови) на его родной софе. И в этом рассвете справа по борту корвета «Вещий Олег» встал городок Средний Новгород. И на этом справа по борту корабельщиков поджидала дружина армянского конунга Вилли Григоряна Сухощавого, державшего в городе Среднем Новгороде филиал «Бигшиномонтажа». И занимался этот филиал веселым делом, а именно – насильственным ремонтом проходящих судов. А в данном случае занимался желанием насильственно изъять у Калики Переплывного золотой пердонец и физически потрепать экипаж «Вещего Олега». А узнал о проплытии Вилли Григорян Сухощавый от посыльного воробья Никодима, нанятого знакомым нам армянином Ашотом Григоряном и ставшим на долгие времена воробьем для посыльных дел. И вот дружина уже расчехлила пищали, багинеты, моторизованные катапульты и арбалеты огненного боя. А наши себе плывут в рассветной туманной хляби и не ведают, что вот-вот им как раз и настанет этот самый вот-вот. Ну, а пока они плывут к своей неминучей гибели, я вам поведаю историю городка Средний Новгород.




История Среднего Новгорода, рассказанная мне каликой Переплывным в пивняке на Селезневской


– Стало быть, мил человек Федорыч, дело было так. Ты пивком-то угощайся, а то на сухую рассказы уши дерут. Тем более такие ужасные, как история Среднего Новгорода. Так вот, однова сидели как-то в своем замке на северах варяжские конунги Кий, Трувор и Рюрик и папаня их старый Сведенборг. Ты, Федорыч, не удивляйся, что конунги сам-трех сидели в одном замке. Во-первых, у варягов что ни варяг – то конунг, а его дитятки – конунжата. А сидели они за пивком, потому как сидение на сухую задницу дерет. И значит, пьют себе они пиво в своем замке и страдают. И чем больше страдают, тем больше пива пьют. Потому как страдать на сухую – душу дерет. Так вот сидели они по двум поводам. Первый повод – пива попить, а второй – что трое младших конунгов в возраст вошли и им надобно место для конунгования самостоятельного подыскать. А где ж место-то свободное отыскать? Чать, век-то, Федорыч, не какой-нибудь там до нашей эры, а самый что ни на есть всамделишный VII по Рождеству Христову. И вся как есть землица уже густо народцем проросла. Ну, и инородцем тож. Как без инородца? Кого шпынять-пенять прикажешь? Тока инородца. Они для этого дела специально сварганены. И стало быть, конунжатам для конунгования нужно землицу у кого-то отвоевывать.

И вот они сидят уже который день, а точнее – двенадцатый. Или двадцать четвертый. И все время страдают об сказанном выше. И дострадались до того, что пиво на северах – вплоть до земель эскимосских на восток и индейских на запад – было выпито. И сам понимаешь: хана страданию – пора дело делать. Ну, наварили они пива, – потому как на сухую дело делать руки дрожат, – испили его и, сев на коней, двинули на юг, где странной жизнью жили-были славянцы. С раскосыми и жадными очами. И в сей момент ихние мужчины только возвернулись из набегов-наездов на земли совсем южные. И привезли на земли свои богатые и обильные порядки чужие, варварские. Нет, до принятия христианства пока не дошло. Мирное многоженство и многомужество отменили, ввели одноженство и одномужество, чтоб знать, какой ребятенок чей по батюшке. А то непонятно, как его величать по батюшке, когда в возраст войдет. Оставили, правда, праздник Ивана Купалы, когда после прыганья через костер любая девица с любым парнем удалялись в лес, чтобы блуд-любовь хоть в какие-то рамки всобачить. А еще грамоту привезли, не кириллицу там, мефодицу, а так – латиницу чужеродную. И вот так вот вместо человеческих рун стали писать на латинский манер. Например, Vseslav, gornitca, тrakhati…

Ну и ширинки к порткам привезли, но не пуговичные – это уж при Петре Первом, – а на тесемках. В общем, ужас воцарился на древних славянских землях. Форменный бардак.

И стояло на славянской земле такое неустройство: мол, велика наша земля и обильна, а править ею некому, впору варягов звать. И уже намылились было звать – ан они и сами тут как тут. И здесь им настал полный облом. Вместо человеческой резни, грабежей и насилий их встретили хлебом с солью. Pravte nami kak pokhotchete.

Первым встретили Рувора, встретили его у безымянного городища. И оставили его там править. А нравы в городище были самые вольные, демократия, которую каким-то неведомым образом приволокли из набегов вместе с латиницей буйные славянцы. И никаким образом никакой вопрос решить не могли, потому что бюллетеней для голосования еще не было, а на голос брать… Тут опять голосованием надо было решать, кто кого переорал. И бардак, как я уже говорил, был страшный. Это лишний раз доказывает, что до демократии Русь в те поры не доросла. Вот и оставили Рувора на конунгование. И порядок появился. Старый городище разрушили, чтобы сама память о демократии сгинула. А новый город назвали Средним Новгородом.

– А почему Средним? – спросил я у Калики.

– А потому, мил человек Федорыч, что мудрый Рувор подумал, что когда-нибудь кто-нибудь построит города Новгород и Нижний Новгород, так что посередке аккурат и будет Средний Новгород. В просто Новгород мы не попадем – не по пути, а вот в Нижний, возможно, и приплывем.

– А почему «возможно»?

– А потому, что Харонь река своенравная, так и норовит налево-направо-вверх-вниз махнуть.



И вот в этом Среднем Новгороде и ждала корвет армянская бигшиномонтажная шобла конунга Вилли Григоряна. Чтоб корвет перехватить и проблемы с золотым пердонцем решить. У наших была идея корвет волоком как-то мимо Среднего Новгорода протащить посуху, но тягловой силы для исполнения таких маневров не достало. И пришлось, хором помолясь русскому Авось, плыть прямо в армянские объятия большого «Бигшиномонтажа».




Молитва русскому авось


Во первых строках нашей молитвы
Передают тебе поклон
Шкипер Аглай Трофимыч Цыперович,
Калика переплывный Калика Переплывный,
Старпом, он же рулевой, Козел Сидоров,
Ну и Нупидор,
Белые ноги Марусеньки,
Сама Марусенька,
Ну и Липскеров Михаил Федорович –
Куда от него денешься.
Ой ты великий и могучий русский Авось,
На гибели краю находясь,
Внедалече от берегов вражеских,
Берегов армянских,
Берегов шиномонтажных,
Просим тебя, великий Авось,
Сохрани и помилуй
Души наши грешные,
Чтобы долг свой сполнить,
Соль земли Русской найти –
В смысле
Не считая, конечно, тебя,
О великий и могучий русский Авось.
Иначе всем нам придет
Великий и могучий русский мандец
И народы Великой России так и умрут
Без соли земли Русской,
В смысле…
Короче говоря, без русской национальной идеи никак.
Аминь.



И, исполнив молитву, стали собираться на дно реки Харонь. К старым автомобилям, русалочьим хребтам, жестянкам, затонувшим судам и прочей человеческой хрени.

И вот они уже ввиду армянского войска и уже приготовились принять смерть, но русский Авось услышал их молитву и сказал откуда-то сверху:

– Ой вы, слуги мои верные, армяне, это я вам говорю, великий и могучий русский Авось, не стреляйте вы в корвет «Вещий Олег» и рекоплавателей на нем. Не губите души грешные и прочий миру – мир. Да пребудет вместе с ним великий русский Авось…

Но армяне уже закусили удила. В смысле, ара, во имя восстановления справедливости, ара, ни шагу назад, ара, армянские бабы еще нарожают. Ара, ара, ара!!!

И уже раздалась команда «Ара, заряжай!», и вот-вот раздадутся выстрелы огненного боя и пропадут все наши… И все, писать мне больше не о чем будет, и никто никогда не будет искать соль земли Русской, и ты, мой читатель, никогда не узнаешь, что почем и почему.

И тут встрял Нупидор. Ровным спокойным голосом он сказал, обращаясь к Марусеньке:

– Красава, выдь на нос корвета и покажи им свои белые ноги. Покажи, милая…

И Марусенька вышла на нос корвета и приподняла подол сарафана…

Что тут началось! Снаряды в пушках, пули в пищалях поперхнулись в стволах, колющие и рубящие предметы выпали из рук, потому что руки оказались вздыбленными к небу вместе с могучим ревом «Ара».

Мало того что армяне никогда не видели таких ног, так еще Марусенька оказалась блондинкой (по-моему, я вам не говорил об этом). Армяне бросились в воду и поплыли к корвету на предмет абордажа Марусенькиных белых ног. Но тут Нупидор включил на полную мощность вечный двигатель. А рулевой Сидоров Козел направил корвет на похотливцев. Волна на реке Харонь поднялась до двенадцати-тринадцати валов, и все армянское воинство средненовгородского «Бигшиномонтажа» пошло на дно реки Харонь к старым автомобилям, русалочьим хвостам, жестянкам, затонувшим судам и прочей человеческой хрени. Вот такой вот я кровожадный.

Таким образом корвет «Вещий Олег» спасся от погибели (Нупидору Аглай Трофимыч вынес благодарность по команде) и продолжил бороздить воду вниз по матушке по Харони в сторону туда, где за тучей белеет гора. Заветная гора русского народа по прозванию Кудыкина. У подножия коей копошится сельцо по кличке, вестимо, Кудыкино. И было это сельцо не просто сельцо, а моносельцо. Но допреж того хочу поведать историю сельца Кудыкино, откуда есть пошло у него такое прозвание.




История и сущность сельца Кудыкино


В стародавние отческие времена оно прозывалось Липовкой – по неимоверному количеству лип в нем и в окрестностях. И от липового цвета было не продохнуть. И что с ним делать, никто в сельце не знал. Конечно, можно было бы пустить его на липовый мед, но для этого ремесла надобны пчеловоды, а они в здешних местах не водились, а потому и пчел не было. Ну, и меда, соответственно, тоже без них не получалось. И вот в один прекрасный день в Липовке народился ребятеночек Артемчик. Так себе ребятеночек, как все, только уж больно рукастый умом. Уже в малолетстве он придумал коромысло, чтобы ведра на нем, а не в руках таскать. И тут же творчески спер у журавля привычку голову опускать и приспособил ее к колодцу. Так и стали эту херовину у колодцев журавлями кликать. Чуток попозже он придумал железный топор, которым дрова колоть было сподручнее, чем бронзовым. Ну и с тех пор Артемчик изобрел паровоз, но его скоро забыли, потому что некуда на нем ездить. А идею подхватил проезжий мужичок по имени Иван Ползунов. У которого ее в свою очередь скрал англичанин Стефенсон. И много чего еще изобрел Артемчик. Братьев Люмьер, велосипед на воздушной подушке, саму подушку вообще, свисток для чайника, диван-стакан. Но самое главное – Артемчик в уже сильно зрелом возрасте изобрел самогонный аппарат. Долгое время он не знал, для чего он его изобрел, пока однажды по весне, одурев от запаха липового цвета, не набил им самогонный аппарат, не натаскал при помощи журавля и коромысла воды, не подключил простаивающий паровоз и через день не получил совершенно потрясающий липовый лосьон. А поскольку он не знал, для чего нужен липовый лосьон, то он его попробовал на вкус. Благо диван-стакан был под рукой. И увидел, что это хорошо. И лег на диван-стакан, и запел старинный романс «Куды-куды вы удалились, весны моей златые дни…». И так он пил и пел, а сельцовский житель таскал ему закуску взамен липового лосьона и прозвал его по имени романса Кудыкой. А когда Артемчик, перебрав липового лосьона, отбросил копыта, то благодарные сельчане схоронили его в центре села, насыпали над ним курган, который и назвали его именем – Кудыкина гора. И само сельцо с тех пор стало именоваться Кудыкиным. А липовый лосьон в определенных кругах стал ходить в деликатесах.

Теперь о сущности самого моносельца Кудыкино. На данный момент в нем существовала только одна индустрия – пастушество, и был только один монопроизводственник – пастух. По имени Лель. И кудыкинский Лель выдающе херачил на свирели. И как только в окрестностях горы и сельца появлялся какой-никакой населенный плавающий объект, сельцовские людишки мигом подменяли Леля около вверенных ему коров, и Лель взбирался на Кудыкину гору и начинал херачить на свирели русские народные песни. И херачил с такой страшной силой, что проплывающий люд развешивал уши и внимал хераченью до степени полной забывчивости, куда и зачем плывет. И топтался около сельца, пока силов внимать уже не было, а плыть-то надо, и пока не платили деньгу Лелю, чтобы он, сучий потрох, исполнение свое прекратил и дал людям возможность проплыть дальше по великой реке Харонь, потому что они вышли на ее просторы не Лелево херачение русских народных песен слушать, а по делам, а некоторые и в командировку. И вот Лель кончал терзать свою свирель за соответствующую мзду, а местное население за еще какую-никакую мзду сбагривало проплывающему населению плоды пастушеского производства – типа молоко, масло, сметану и прочий творог, ну и липовый лосьон – и тем богатело.

И вот наше кодло подплывает к сельцу Кудыкино, где его уже вместе с музыкой ожидает пастух Лель. Который с самой вершины Кудыкиной горы доносит до них русскую народную песню композитора Аверкина «Оренбургский пуховый платок». И все обитатели корвета развешивают уши и бросают судно на произвол руля, около которого как раз и стоял Сидоров Козел. И он заслушивается и бросает рулевое управление. Которое тоже заслушивается и поворачивает прямо в берег. И помешать этому нет никакой возможности, потому что все остальные тоже заслушиваются. И вместе с корветом в этот берег и врезаются. Не заслушивается лишь Клоп, который по старости лет стал на ухо туговат и на прелести русской народной песни композитора Аверкина ему наплевать со своей софы. Тем не менее он тоже врезается в берег и слетает с софы на одну из белых ног Марусеньки, цапает ее, отчего Марусенька начинает ее чесать в ритме «Оренбургского пухового платка». И вся команда понимает, что дело идет как-то не так. А может, и так. Может, в этой свирели и заключается соль земли Русской. Только ее что-то многовато. И тут к ним выходит мэр сельца Кудыкино и предлагает заплатить пошлину за проплыв через суверенные воды сельца Кудыкино. Иначе Лель играть не прекратит, и они тут навечно застрянут. Эта свирель играет роль шлагбаума. Ну, делать нечего, пришлось Калике Переплывному доставать заветный золотой пердонец. И Лель, который и сам уже слегка охренел от своей игры (с утра он уже шпарил для круизного парохода «Иван Сусанин», а в полдень – для авианосца «Мичман Панин», который шел с дружеским визитом к берегам Турции), после уплаты пошлины играть прекратил, слез с горы и погнал коров на дойку, чтобы загнать приплывшим парное молоко, масло, сметану и какой-никакой творог. И это весьма и весьма кстати, потому что от шиномонтажной трапезы типа шести видов долмы душа горит и просит желудочно-кишечной диеты. Да и Клопу после ядреной Марусенькиной кровушки тоже диета требуется. Поэтому, как только Калика Переплывный расплатился за молоко, масло, сметану, какой-никакой творог, ну и за липовый лосьон, тем же золотым пердонцем, так Клоп Леля в губу, от свирели утомленную, и цапнул. И тут же спрыгнул к себе на софу. И заснул счастливый. И с тем все и уплыли. А Калика Переплывный сунул руку в карман, чтобы проверить, на месте ли золотой пердонец. А где ж ему, родимому, быть – здесь, красавчик, в кармане. И на какой-то самый малый момент в голове Калики Переплывного мелькнула мысль, а не в этом ли золотом пердонце и кроется соль земли Русской. Но он тут же прогнал ее прочь. Потому что негоже отечественному Калике Переплывному соль земли Русской на злато менять. Хотя бы и неразменное.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=63422816) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения